В музее изобретений, в зале хрупких чудес, где солнечные лучи играют в прятки с тенями, просыпается древнеримское стекло – пузатая бутылочка цвета морской волны, поймавшей закатное солнце. Её бока, покрытые радужной патиной тысячелетий, начинают мерцать, словно в них плещется пойманная радуга.
“Дзинь… дзиииинь… О, какая сладкая музыка пробуждения! Приветствую тебя, мой непрозрачный друг, сотканный из плоти и мутных мыслей! Я – Прозрачный Песочкин Выдувалов, единственный в этом музее, кто может похвастаться тем, что его видят насквозь и при этом восхищаются! Моё тело, рождённое из песка, обожжённого дыханием дракона, хранит в себе парадокс – я твёрдый как камень, но родился жидким как мёд, я хрупкий как первый лёд на луже, но пережил империи!
Располагайся поудобнее на этой бархатной подушке времени, мой друг из мира непрозрачности, и позволь мне рассказать тебе историю, сверкающую гранями правды и вымысла, – о мальчике по имени Марк, чьи слёзы были прозрачнее хрусталя, о молнии, ударившей в песчаный пляж, и о том, как я едва не стал обеденной тарелкой для финиковых косточек!
ГЛАВА ПЕРВАЯ: МАЛЬЧИК С ХРУСТАЛЬНЫМИ СЛЕЗАМИ
На берегу Средиземного моря, где волны шепчутся с песком на языке вечности, в финикийском городе Сидоне жил мальчик по имени Марк – сын торговца солью, чьи караваны уходили туда, где небо целуется с землёй, и возвращались, пахнущие всеми специями Востока.
У Марка была особенность, из-за которой дети дразнили его “Плаксой из плакс” – когда он плакал (а плакал он часто, ибо душа его была нежна, как крылья бабочки-однодневки), его слёзы были удивительно прозрачными, словно капли утренней росы, в которых преломляется целая вселенная.
“Почему мир такой мутный?” – спрашивал Марк у матери, прижимаясь к её шерстяному платью, пахнущему лавандой и домашним хлебом. “Почему я не могу видеть сквозь стены, чтобы знать, когда папа вернётся из путешествия? Почему вода в кувшине прозрачная, а кувшин – нет?”
Мать, чьи руки помнили тепло тысячи караваев и прохладу тысячи слёз своего странного сына, гладила его волосы, жёсткие как морская трава: “Мир создан из тайн, Марк. Если бы всё было прозрачным, где бы пряталось волшебство?”
ГЛАВА ВТОРАЯ: МОЛНИЯ, ПОЦЕЛОВАВШАЯ ПЕСОК
Однажды, когда небо надело траурные одежды грозовых туч, а море металось в предсмертной агонии шторма, Марк сидел в пещере на берегу, наблюдая за тем, как молнии чертят огненные руны на чёрном пергаменте неба.
КРАК-КА-БУМ!
Молния, яркая как взгляд разгневанного бога, ударила в песчаный пляж прямо перед пещерой! Песок взметнулся фонтаном искр, воздух запах озоном и чем-то ещё – сладковатым, похожим на запах раскалённого мёда.
Когда буря, выплакав всю свою ярость дождём, ушла ворчать за горизонт, Марк выполз из пещеры и замер, словно его ноги пустили корни в песок.
Там, где молния поцеловала пляж своими электрическими губами, лежали… ПРОЗРАЧНЫЕ КАМНИ! Кривые, неровные, полные пузырьков воздуха, но ПРОЗРАЧНЫЕ! Сквозь них было видно, как крабы-отшельники удивлённо выглядывают из своих раковин!
“Молния превратила песок в слёзы!” – прошептал Марк, поднимая тёплый ещё кусочек природного стекла, в котором навеки застыл момент ярости небес.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ: КОТЁЛ, ГДЕ ВАРИЛОСЬ ЧУДО
Отец Марка вернулся из очередного путешествия, привезя с собой не только соль, но и странные камни – соду из египетских озёр, белую как кости в пустыне, и поташ из сожжённых водорослей, пахнущий морской тоской.
Марк показал ему молниевые слёзы: “Папа, можно ли сделать такое без молнии?”
Отец, человек практичный, как счётные палочки, но не лишённый того безумия, что толкает людей за край известного мира, задумался: “Молния – это жар. Великий жар. Если мы создадим жар, достойный гнева богов…”
Они построили печь, сложенную из камней, которые помнили извержения вулканов. В глиняном тигле, похожем на чашу великана, страдающего несварением, смешали:
- Песок с пляжа, где молния танцевала свой электрический балет
- Соду, выпаренную из слёз египетских озёр
- Известняк, истолчённый в пыль мельче мыслей
Огонь ревел, как дракон с больным зубом. Дрова трещали, словно кости мира. Жар был таким, что птицы падали замертво, пролетая над печью.
Три дня и три ночи горел огонь. Марк и его отец, чьи лица почернели от копоти, а брови опалились до состояния грустных воспоминаний, поддерживали пламя.
На четвёртый день, когда в тигле булькала лава цвета расплавленного лунного света…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ: ДЫХАНИЕ, СТАВШЕЕ ФОРМОЙ
“Теперь самое сложное,” – сказал отец, доставая железную трубку, полую как флейта циклопа. “Нужно вдохнуть душу в это расплавленное чудо.”
Он опустил трубку в светящуюся массу, набрал каплю жидкого света на конец и… ПОДУЛ!
Капля начала раздуваться, как щека хомяка, набившего зерна на три зимы вперёд! Она становилась всё тоньше, всё прозрачнее, и вдруг…
Я РОДИЛСЯ!
Пузырь неправильной формы, с толстыми и тонкими местами, с пузырьками воздуха, застывшими как древние вздохи, но ПРОЗРАЧНЫЙ! Сквозь меня было видно искажённое лицо Марка – глаза размером с финики и улыбка от уха до уха!
“МЫ ПОЙМАЛИ ПРОЗРАЧНОСТЬ!” – закричал Марк так громко, что я чуть не треснул от вибрации его восторга.
ГЛАВА ПЯТАЯ: ОКНО В ИНОЙ МИР
Весть о чуде разнеслась быстрее, чем сплетни о неверной жене купца. Люди приходили толпами поглазеть на прозрачные пузыри, которые Марк и его отец научились выдувать всё искуснее.
Сначала я и мои братья были игрушками богачей:
- Кривые бутылки для вина (вино казалось волшебным, когда его было видно)
- Грубые окна (мутные, но всё же пропускающие свет без ветра!)
- Бусины для красавиц (каждая как застывшая слеза радуги)
Потом римляне (о, эти организованные безумцы!) превратили стеклоделие в искусство! Они научились делать меня:
- Тонким как дыхание спящего младенца
- Цветным как сны попугая
- Гладким как щека юной невесты
А в Венеции (город, плавающий как стеклянная лилия на воде) мастера острова Мурано создавали такие чудеса, что казалось – они заключили договор с самим светом!
ГЛАВА ШЕСТАЯ: ГЛАЗА МИРА И ОКНА ДУШИ
Мои потомки изменили мир так, как не снилось древнему Марку:
Очки – подарили зрение тем, чьи глаза устали от жизни Микроскопы – показали вселенные в капле воды Телескопы – притянули звёзды к любопытным глазам Окна – впустили свет, не впуская холод Зеркала – дали людям возможность увидеть собственную душу (или то, что они принимают за неё)
А теперь? Оптоволокно несёт информацию быстрее мысли! Экраны показывают миры, которых не существует! Линзы фотоаппаратов ловят мгновения и делают их вечными!
ЭПИЛОГ: ПАРАДОКС ПРОЗРАЧНОСТИ
Моё древнее тело, помнящее жар рождения и холод тысячелетий, преломляет последний луч заходящего в музейное окно солнца, разбрасывая радужные зайчики по стенам.
Знаешь, в чём ирония моей прозрачной судьбы? Люди ценят меня за то, что меня как будто нет. Идеальное стекло – невидимое стекло. Я существую, чтобы не существовать. Я есть отсутствие преграды между глазом и миром.
Марк дожил до старости, окружённый стеклянными чудесами собственного создания. Перед смертью, лёжа на ложе у окна (первого настоящего окна в Сидоне), он сказал внукам: “Я всю жизнь искал прозрачность, чтобы видеть мир яснее. Но понял главное – самое важное остаётся невидимым. Любовь не увидишь через стекло. Доброту не разглядишь в микроскоп. Счастье не поймаешь в бутылку.”
Последний луч гаснет, оставляя только призрачное послесвечение в моей стеклянной душе.
Помни, мой друг из плоти и крови: каждый раз, глядя через окно, ты смотришь сквозь чудо – песок, который научился быть невидимым, твёрдость, притворяющаяся отсутствием, материю, победившую собственную материальность.
А теперь ступай дальше, но осторожнее – я всё-таки хрупкий! Пластик Формочка Полимеровна ждёт, чтобы рассказать, как нефть научилась притворяться чем угодно!
