В деревне Грушевка спорили о колодце.
Старый колодец на площади пересох. Это случилось в августе, когда земля растрескалась от жары, а река обмелела так, что коровы переходили её, не замочив брюха. Вода в колодце опускалась день за днём — и в одно утро бадья стукнула о сухое дно.
Нужен был новый колодец.
Но где его копать?
— На северном склоне! — заявил староста Игнат, грузный мужик с седой бородой. — Там низина, там сыро. Мой дед говорил: вода идёт к низине. Значит, там и надо копать.
— Чепуха! — возразил мельник Кузьма, жилистый, с вечно красным лицом. — На восточном склоне! Там ивы растут, а ива воду чует. Где ива — там и вода. Это любой дурак знает.
— Сам ты дурак, — огрызнулся староста. — Ивы там потому, что ручей рядом был. Был и пересох. Теперь там сухо, как в печи.
— А в твоей низине — глина! — парировал мельник. — Копнёшь на два аршина и встанешь. Глина воду не пускает.
— Это кто тебе сказал?
— Отец говорил!
— А мне дед говорил!
— Твой дед помер сорок лет назад!
— А твой отец — пьяница был!
Площадь загудела. Мужики разделились: одни за старосту, другие за мельника. Бабы кричали каждая своё. Даже собаки лаяли, хотя вряд ли понимали из-за чего.
Тимоша сидел на заборе и смотрел.
Ему было десять лет, и он считался мальчишкой тихим — из тех, что больше слушают, чем говорят. Мать, бывало, сердилась: «Тимоша, рот открой, скажи хоть слово!» А Тимоша только плечами пожимал. Зачем говорить, когда другие кричат? Всё равно не услышат.
Сейчас он слушал.
Староста говорил уверенно. Мельник — ещё увереннее. Оба приводили доводы: дед сказал, отец говорил, ива растёт, низина сырая. Оба злились. Оба стояли на своём.
Но никто не говорил: «Я копал там и нашёл воду». Или: «Я проверял и знаю точно».
Все говорили: «Я думаю» и «Мне сказали».
— Голосуем! — объявил наконец староста. — Кто за северный склон?
Руки подняли человек двадцать — в основном те, кто старосте задолжал или хотел угодить.
— Кто за восточный?
Ещё двадцать рук — те, кто работал на мельнице или ссорился со старостой.
— Поровну, — растерянно сказал кто-то.
— Значит, моя берёт! — рявкнул староста. — Я тут голова, моё слово последнее!
— Это ещё почему?! — взвился мельник.
Крик поднялся с новой силой.
Тимоша спрыгнул с забора.
Ему надоело. Все кричат, никто не ищет. А воды как не было, так и нет.
Он пошёл прочь от площади — просто так, без цели. Ноги сами несли к оврагу за околицей, где обычно было тихо и прохладно.
Но сейчас и там было сухо. Трава пожухла, кусты стояли серые, пыльные.
Тимоша шёл вдоль оврага, пиная камешки.
И тут заметил странное.
Слева, на склоне — всё мёртвое, жёлтое. Справа, у старой берёзы — тоже сухо. А вот тут, внизу, в самой глубине оврага…
Зелёное.
Пятно зелёной травы — яркой, сочной, будто и не было никакой засухи.
Тимоша замер.
Вокруг всё высохло. А тут — зелень. Почему?
Он спустился по склону, цепляясь за корни. Подошёл ближе.
Трава была мокрая. Земля под ней — тёмная, влажная. И ещё — комары. Целая туча, звенящая, злая.
Комары. В засуху. Откуда?
Тимоша присел на корточки, разгрёб траву руками.
Под травой хлюпнуло.
Он стал копать — сначала пальцами, потом палкой. Грязь летела в стороны. Камни выворачивались.
И вдруг — блеснуло.
Вода.
Тимоша сидел на корточках и смотрел, как маленькая лужица наполняется, очищается, становится прозрачной.
Вода. Не на северном склоне. Не на восточном. Здесь, в овраге, где никто не искал.
Потому что все кричали.
Он вернулся к вечеру.
Спор ещё не кончился — только переместился в трактир. Голоса неслись через открытые окна: «Северный!» — «Восточный!» — «Да ты сам не знаешь!» — «А ты знаешь?!»
Тимоша вошёл.
Никто не заметил. Мальчишка, невысокий, в грязной рубахе.
Он протолкался к столу, за которым сидели староста с мельником — красные, потные, охрипшие.
— Дяденьки, — сказал Тимоша.
Никто не услышал.
— Дяденьки!
— Чего тебе? — Мельник глянул мутным глазом.
— Я нашёл воду.
Тишина упала, как топор.
— Чего? — переспросил староста.
— Воду нашёл. В овраге за околицей. Там трава зелёная, комары вьются. Я разгрёб — а там родник.
Староста и мельник переглянулись.
— Какой родник? — буркнул мельник. — Там сроду ничего не было.
— Я не знаю, было или нет. Я знаю, что сейчас — есть.
— Брехня, — отрезал староста. — Нет там никакой воды. Я бы знал.
— Откуда? — спросил Тимоша.
— Что — откуда?
— Откуда бы вы знали? Вы там были? Смотрели?
Староста побагровел.
— Ты кто такой, чтоб меня спрашивать?
— Я тот, кто там был. И смотрел. И видел воду. А вы тут сидите и кричите.
— Мальчишка! — Староста ударил кулаком по столу. — Много ты понимаешь! Тебе сколько лет — десять? А я тут сорок лет живу!
— Сорок лет живёте, а в овраг не заглянули, — сказал Тимоша. — Я за час нашёл. Потому что искал, а не спорил.
В трактире стало очень тихо.
— Слушай, малец, — мельник подался вперёд, — я говорю — восточный склон! Там ивы, там влага, там…
— Вы там копали? — перебил Тимоша.
— Что?
— Копали. Лопатой. Воду искали.
— Нет, но…
— А на северном склоне? — Тимоша повернулся к старосте. — Вы копали?
— Слушай…
— Вы говорите — там вода. И вы говорите — там вода. — Тимоша показал на одного, потом на другого. — Но никто не копал. Никто не проверял. Вы просто думаете. А я не думаю. Я видел.
Отец Тимоши протолкался вперёд, встал рядом с сыном.
— Я этого оврага не помню, — сказал он негромко. — Но если малой говорит, что вода есть — надо проверить. Много ли труда — пройти посмотреть?
Староста открыл рот, закрыл.
— Да что вы слушаете мальчишку! — не выдержал мельник. — Какой родник? Я говорю — ивы! Ива чует воду!
— Ивы жёлтые стоят, — сказал Тимоша. — Я видел, когда мимо шёл. Листья сохнут. Если бы там была вода — они бы не сохли.
Мельник осёкся.
— Пойдёмте, — сказал Тимоша. — Покажу. Тут недалеко. А потом сами решайте — копать там или кричать дальше.
Их пришло человек тридцать — почти вся деревня.
Тимоша вёл через овраг, через бурелом. Люди ворчали, спотыкались, чертыхались.
— Куда он нас тащит…
— Глухомань какая-то…
— Да нет тут ничего…
Пятно зелёной травы выступило из сумерек.
— Вот, — сказал Тимоша.
Он подошёл, разгрёб землю.
Вода блестела в последнем свете дня — чистая, холодная, живая.
Все замолчали.
Староста протолкался вперёд, опустился на колени. Зачерпнул ладонью. Попробовал.
— Вода, — сказал он хрипло. — Ей-богу, вода.
Долгая тишина.
Потом староста откашлялся.
— Ну, — сказал он, — овраг-то — он с северной стороны идёт. Я ж говорил — северная сторона. Почти угадал.
Мельник тут же встрепенулся:
— А берёза эта — она сродни иве. Тоже воду любит. Значит, я тоже прав был! Я ж говорил — деревья чуют!
Тимоша смотрел на них.
— Вы говорили про северный склон, — сказал он старосте. — Это не склон. Это овраг. Три версты отсюда.
— Ну, в ту сторону…
— А вы, — Тимоша повернулся к мельнику, — говорили про ивы. Это берёза. Вы её вообще не видели, пока сюда не пришли.
Оба замолчали.
— Вы не угадали, — продолжал Тимоша. — Вы просто теперь говорите, что угадали. Чтобы не признавать, что ошиблись.
— Ты много на себя берёшь, малец, — буркнул староста.
— Я беру то, что вижу. Вода — вот она. Ваши склоны — вон там, сухие. Это не я придумал. Это так есть.
Люди переглядывались.
— А ведь верно, — сказал кто-то. — Они спорили про склоны, а вода — в овраге.
— И никто не искал.
— Полдня глотки драли.
Староста поднялся с колен, отряхнул штаны.
— Ладно, — сказал он тяжело. Помолчал. — Ладно. Мой грех. Я был… уверен. А проверить не удосужился.
Мельник пожевал губами.
— И я, — выдавил он наконец. — Отец говорил про ивы… Я и поверил. А сам не смотрел.
Тимоша кивнул.
Вот теперь — честно.
Колодец вырыли за три дня — тут же, у старой берёзы.
Глубоко копать не пришлось: вода стояла близко, родник был сильный. К осени он поил всю деревню.
Тимоша сидел на срубе и смотрел, как бабы набирают воду.
Отец подошёл, сел рядом.
— Ловко ты их, — сказал он. — «Это не склон, это овраг».
— Я просто сказал правду.
— А они — не хотели слышать. Заметил, как выкручивались? «Почти север», «Сродни иве»…
— Заметил.
— Знаешь, почему так?
Тимоша покачал головой.
— Потому что признать ошибку — больно, — сказал отец. — Особенно когда при всех орал, что прав. Легче подогнать слова, чем сказать «я ошибся».
— Но они же всё равно ошиблись. Слова не меняют, где вода.
— Не меняют. Но им кажется, что меняют. — Отец помолчал. — Запомни, Тимоша: мнение — оно гибкое. Оно всегда хочет быть правым. А факт — упрямый. Он просто есть.
Тимоша смотрел на воду в колодце.
— Тятя, а как отличить? Когда человек говорит факт, а когда — мнение, которое притворяется фактом?
— Спросить: «Откуда ты знаешь?»
— И что?
— Если скажет «проверял» — может, правда. Если скажет «мне сказали» или «я уверен» — мнение.
— А если скажет «все так говорят»?
— Тогда точно мнение. — Отец усмехнулся. — «Все говорят» — это самое частое враньё. Все говорили, что на северном склоне вода. Все говорили, что ивы чуют. А вода была там, где никто не говорил. Там, где ты увидел зелёную траву и пошёл посмотреть.
Тимоша кивнул.
Солнце садилось за холм. Длинные тени ползли через площадь. У колодца стояла очередь — и никто больше не спорил.
Вода была одна.
Правда — тоже.